Ладакх — город в Индии

Старый автобус швыряет из стороны в сторону, как корабль на волнах. Вздымая облака пыли, он дребезжит, скрипит и истошно сигналит, пробираясь по горной дороге вдоль западной оконечности Тибетского нагорья. За окном проплывает ущелье, над которым застыло перламутрово-синее небо над зубцами ледяных вершин. На фоне этой величественной панорамы автобус кажется букашкой. Впереди, на обочине дороги, видна крошечная фигурка. А рядом с ней вторая, еще меньше. Через пару мгновений оказывается, что это мальчик с собакой. Он отчаянно машет рукой. Водитель не без труда останавливает автобус и открывает дверь. — Что случилось, сынок?

Мальчишка выуживает из недр своего балахона сигарету. — Огоньку не найдется? — безмятежно спрашивает он, вставляя сигарету в уголок рта. Губы у мальчугана обожжены солнцем. Водитель разражается проклятиями, захлопывает дверь и жмет на газ. Мальчик недоуменно глядит нам вслед, я успеваю кинуть ему в окно спички. Вряд ли они понадобятся в горах. Неутихающая головная боль напоминает о том, как трудно адаптироваться к разреженному воздуху Ладакха. Здесь, на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря, и без того трудно дышать, а в воздухе вдобавок ко всему висит облако мелкой пыли. Похоже, какое-то время придется обходиться без сигарет. Игра теней, пыльные вихри, бездонное небо, бескрайние просторы, верблюды и песчаные дюны. Ладакх похож на пустыню. Но это особая пустыня: ее нижняя граница находится на высоте трех тысяч метров над уровнем моря, а верхняя — на высоте 7500. Зимой температура опускается до минус 40 градусов. Над горными ущельями грозно нависают ледники, питающие бурные водные потоки, в том числе и реку Инд, которая дала имя Индии. Каждый, кто приезжает в Ладакх, навсегда запоминает момент своего прибытия. Например, встречу с юным курильщиком у обочины. Он был первым человеком, который попался нам в дороге после 12-часовой тряски в дребезжащем автобусе. Но, как выясняется, до Леха, столицы Ладакха, еще четыре часа пути.

А мальчик вполне мог оказаться миражом. У местных даже есть специальное слово, обозначающее такое явление. Об этом упоминает старый солдат, который рассказывал про свой переход через плато Дапсанг, расположенное на высоте 5300 метров: «Ты видишь на горизонте деревню, где должен закончиться марш-бросок, и радуешься, что скоро доберешься до нее. Но это всего лишь оптическая иллюзия — «саскун», как мы называем это в Ладакхе. А на самом деле до цели еще очень далеко». Вот уже пять веков поля в излучине Инда около Леха каждое лето превращаются в зеленые ковры. А в начале осени, когда созревает ячмень, зеленый ковер становится золотым. Это очень красиво! Наконец дорога, петляющая вдоль кромки безбрежных степей Чангтан-га, приводит нас в Лех. Пространство и время вновь вступают в контакт с цивилизацией, и это меня успокаивает. Лех — настоящий город-оазис, окруженный зеленым кольцом. Селения с глинобитными домами, базарные площади в тени ив и тополей, поля с журчащими ручьями. Но центр города, скорее, похож на лабиринт, созданный самой историей. Ладакх, как и любое другое царство, знал периоды расцвета и упадка. Обретал независимость, становился вассалом, видел бунты. Но ход жизни здесь определяли не эти события, а вечная борьба двух противоположностей — зимы и лета. Всю зиму Ла­дакх находится в полной изоляции и только летом открывается внешнему миру. Климатический метроном задает в регионе такой ритм, при котором ни радость победы, ни горечь поражения не могут продлиться слишком долго. Последние представители ладакхской царской династии Намгьялов живут теперь в скромном доме на окраине города, но девятиэтажный дворец XVII века, принадлежавший их предкам, по-прежнему возвышается на рыночной площади. К югу от него находится форт из необожженного кирпича, построенный по приказу Зоравара Сингха — знаменитого генерала махараджи Джамму и Кашмире, который и низложил Намгьялов в 1834 году. Сингх объединил Ладакх с Индией, а Индию — с Ладакхом. Сейчас в форте расквартированы индийские солдаты. Их казармы стоят как раз на том месте, где сходятся три важнейшие дороги, ведущие в столицу Ладакха. Они эти покрыты асфальтом, но на самом деле это древние торговые пути: один ведет на север, в долину Нубра и к легендарным городам Великого шелкового пути; второй — на восток, в Тибет, а третий — на юго-запад, в Кашмир.

По этим дорогам в Лех входили и завоеватели, и торговые караваны. Там купцы обменивали серебро и драгоценные камни на зерно и кашемир, а изюм на абрикосы. Благодаря этой торговле и существовал город. Но боевые действия, которые велись на протяжении последних 65 лет на границе Индии в Гималаях, сделали большую часть дорог непроходимыми даже летом. Поэтому теперь космополитические традиции Леха поддерживают разве что туристы, прилетающие сюда на самолетах. Впрочем, они тоже повинуются природному распорядку: приезжают только летом и уезжают из Леха с наступлением осени. И в отличие от купцов не привозят с собой товары, зато хорошо платят за сафари-туры по Великому шелковому пути. А жители Леха неплохо зарабатывают на романтических увлечениях чужеземных гостей. Ведь многим приезжим из западных стран хочется понять: каково это — жить на голых камнях в высокогорной пустыне с разреженным воздухом? Чтобы увидеть Ладакх во всей его многогранности и красоте, надо проехать по каждой из трех дорог. Нелишне посетить самую высокогорную (по местной версии) деревню в мире и самый высокий (опять же по местной версии) автомобильный перевал. А еще постараться посмотреть на Вселенную через телескоп, который использует единственное неоспоримое преимущество этого сурового края — отсутствие смога и удаленность от наполненных электрическим светом городов. И увидеть верблюдов.

«Абдул Разак поможет тебе. Он знает о верблюдах все», — говорит хозяйка гостиницы. Что ж, это хорошая новость в конце трудного дня: чтобы оказаться здесь, надо проехать 125 километров из Леха на север, преодолев по дороге перевал Кардунг на высоте 5360 метров. Как потом выяснится, это вовсе не «самый высокий в мире перевал с автомобильной дорогой». Говорят, что в песчаных дюнах у деревни Хун-дер до сих пор держат двугорбых верблюдов. Но оказалось, что я припозднился: в середине сентября верблюдов здесь уже не увидишь. Жители деревни несколько дней назад отпустили их на волю, чтобы животные сами попытались как-нибудь перезимовать. Суровый, но прагматичный метод. Вскоре обнаруживается, что в Хундере точно так же относятся и к туристам. В деревне много гостиниц, но все они уже закрыты: не сезон. Приходится возвращаться на двадцать километров назад — в Дискит. Но и здесь то же самое. Лишь в одном из отелей хозяйка, смилостивившись, открывает для нас один из номеров.

— Но учтите: отопление не работает. И обслуживания тоже нет никакого, — предупреждает она. — Туалет на улице. Хозяйка гостиницы говорит так не из вредности. Просто все «удобства» уже не работают, а обслуга в отпуске. Хорошо еще, что хоть одеяла есть. А верблюдов увидеть можно? Она советует поговорить с Абдулом Резаком. Чтобы размять ноги, можно подняться по горному склону к гомпе — укрепленному монастырю XIV века. Якобы там хранится череп какого-то монгольского завоевателя. И действительно: один из монахов показывает молельный зал, в котором застыли в танце статуи богов. Например, Гон-кар, покровитель Ладакха, держит в руке (которых у него шесть) человеческий череп. Монах объясняет, что предводитель монгольских завоевателей умер от страха, увидев гневный лик божества. Рядом за этим «танцем смерти» наблюдают четыре офицера индийской армии. Двое из них оказываются добродушными болтливыми толстяками. Но двое других с темными лицами и впалыми глазами хранят молчание. Позднее окажется, что офицеры-толстяки направлялись на самую высокую в мире линию фронта — ледник Сиачен на высоте 6400 метров, где до сих пор происходят вооруженные столкновения между Индией и Пакистаном. А двое молчаливых офицеров только что вернулись оттуда: они уже «потанцевали с Гонкаром» на фронте. Раннее утро следующего дня. В Хун-дере во дворе у Абдула Разака ковыляет на утренний выпас верблюжонок. Он подбегает к незнакомцу, вытягивает морду и пищит, как цыпленок. Малыш и внешне похож на гигантского цыпленка. Абдул Разак, худой старик с бородкой, ведет себя посолиднее. Он приглашает присесть у печи, угощает урюком и чаем с жареным ячменем. И рассказывает. Раньше Абдул работал учителем, а сейчас возглавляет местный «профсоюз верблюжьих сафари». В детстве он каждое лето проводил в деревне Па-намик в долине Нубра. Там его отец снабжал товаром караваны, перевозившие ковры, табак и изюм из китайского Яркенда в Ладакх.