Литератруный портрет: Прага — часть третья

Менеджер взглянул на потолок. Давно не беленый и в трещинах. По периметру ангелочки вручали друг дружке лепные венки.

— Он там?

— Он нигде. Но по ночам выкатываем в сад.

Внизу пожилой персонал в синих халатах терпеливо ждал указаний, но я заглянул в патио. Все аккуратно. Баки не пахнут. Подворотня на Водичкову под замком.

— Премного обязан. Что же до остального… — он отвел глаза. — Тут, боюсь, я ничем не смогу.

Пафос здесь не работает — такой это город. Но я сунул ему картонку, чтобы раскрыть свой портфель. Вот почему, хоть и пластик, в аэропорту Рузине я был задержан для выяснений. И упустил свою Ли. «Ничего восточного! От Полина…»

Увидев амфору с прахом, он отпрянул.

— Что это?

— Он… Мечтал о романе про Прагу. Может быть, написал.

— Господи милый ты боже! Русские, американцы! Все вы такие… Пределов не знаете! А мы только чехи. И даже уже не словаки. — Сунул визитку. — Звоните…

— Юджин!

Из-за летней ограды кафе «Европа» на Вацлавской махала блондинка. Я знал, что теперь все изменится, но так быстро…

— Где же вы были вчера? Я ждала вас с машиной. «Шкоду» взяла напрокат…

Я оглянулся по курсу зеленых глаз. Реклама на куполе медленно, но вращалась.

— Что вам снилось?

— Ночью? Я глаз не сомкнула.

— Неужели клопы?

Я сказал в самолете, что буду в «Гранд-отеле». А я в частном, ответила Ли. Выясняется: в смысле французском. Hôtel particulière. То есть собственный дом. Отошел по разводу. Особняк. Где никогда не была. Как и в Праге. А там жили сквоттерн. Со всеми вытекающими…

— Ночь просидела на крыше. Что с рукой?

На крутом повороте за Влтавой выскочил руль. Машина летела к обрыву, а мы с Ли изумленно смотрели на пластмассовое колесо, сжимаемое в воздухе мужскими руками, одна забинтована.

Всадив руль обратно, я обрел управление.

— Ну ты кул.

Крепеж там сорвало. Восстановил, пока Ли разгружала бытовую химию, приобретенную в супермаркете. Вилла была — сразу под эгиду ЮНЕСКО. Неудивительно. Корбюзье ведь добрался до самой Москвы.

— Конструктивизм?

— Вроде даже пуризм…

Она умчалась в «ИКСА», а я в респираторе и перчатках из толстой резины распахнул дверь, взломанную, судя по граффити, антиглобалистами. Да уж, пуризм…

Солнце садилось, когда Ли вернулась с надувным матрасом.

— Голоден?

Мы сидели снаружи за чугунным столом. Скандинавская разморозка шла неплохо под Veltlinske zelene из погреба.

— Не выжрали, к счастью.

— Поколение безалкогольное.

— Но шприцев повыметал…

Из шланга громко капало. Сад срывался вниз. Город как на ладони. Шпили, башни. Черепица. Над рекой завис воздушный прогулочный шарик.

— Что ж…

— Оставляешь меня здесь одну?

Я убрал руки с кружев чугуна. Поднял вторую бутылку.

Правобережная Прага замерцала огнями. Над ней проявилась Венера. Ночь и звезды.

— Чувство, — молвила Ли, — как мы на краю Вселенной.

— А хочешь за край?

Губами приложился к срезу флейты.

Однажды в Хоккайдо, когда я сидел на обочине, меня обокрали матросы с лесогруза «Сергей Лазо». Проезжая мимо, выхватили сякухати из котомки…